В воскресенье прошел первый День православной книги. О роли книги в своем воцерковлении, пути к церковной жизни через литературу вспоминает и размышляет заместитель руководителя Патриаршего центра духовного развития детей и молодежи Юрий Белановский

Думаю, все согласятся, что для православных христиан книги имеют большое воспитательное и мировоззренческое значение, прежде всего потому, что православие в своем культурном срезе - книжная и философская религия. Именно книги в свое время определяли путь моего воцерковления, они помогли мне понять, осмыслить мою веру, и начать свидетельствовать о христианстве другим.

В самом начале 90-х годов прошлого века духовной литературы в свободной продаже почти не было. То, что я читал, попадало мне, как правило, от знакомых. Вспоминая те годы, я понимаю, что возрождение православного книгоиздания почему-то начали с "аскетики" и житий преподобных: Исаак Сирин; «Сотницы о молитве Иисусовой»; Игнатий Брянчанинов; Добротолюбие в 5-ти томах. Думаю, что никто из издателей и распространителей тогда не думал о миссионерстве, о катехизации, о Евангельском благовестии, о том, что в православную традицию необходимо постепенно входить и в ней возрастать. По всей видимости, тот образ православия, что в шутку назван "поститься, молиться, слушать радио Радонеж", во многом был определен в те годы.

С творениями диакона Андрея Кураева я впервые познакомился на аудиокассетах. Году в 1992-м мне дали записи его лекций. Потом вышла первая брошюра с его статьями "Все ли равно, как верить?" (ее подготовил Сергей Чапнин). Я ясно помню свое ощущение: это было именно то, что я искал. До сих пор считаю его непревзойденным проповедником наших дней и популяризатором православия.

Я помню и выход его книги "Традиция. Догмат. Обряд". Это одна из лучших послереволюционных вероучительных книг. Кстати, с ней связана забавная история. Каким-то чудом мне досталась дискета с текстами. Год был, наверное, 94-ый, самое начало. По какой-то причине тексты никак не отправлялись на печать. Раз за разом матричный принтер выдавал только одну строку: "И евхаристия, как вечный полдень, длится. Мандельштам". Несколько дней мучений и куча переведенной бумаги ни к чему не привели. Оборванная фраза "И евхаристия...", появляющаяся из принтера, вызывала приступ смеха. Так мы с друзьями и бросили эту затею. И вот, где-то через полгода вышла книга: "Традиция. Догмат. Обряд", на первой странице которой была надпись "И евхаристия, как вечный полдень, длиться", что сильно подняло мне настроение: наконец-то я смог узнать, что же дальше.

Из последних книг протодиакона Андрея больше всего мне понравилась книга о Гарри Поттере - исследование о соотношении светской, народной культуры и христианства. Этот труд, по-моему, чрезвычайно важен, как опыт правильного адекватного отношения к тому миру, что окружает православие.

Важным открытием для меня стали письма святителя Феофана Затворника. Как-то я купил их, что называется, "до кучи" и долго не читал, пока, открыв, не понял цену тому сокровищу, что приобрел. Святитель Феофан был очень человеколюбив и заботлив, чего нельзя сказать о бесконечных авторах и книгах, поучающих наших сограждан "о правильной жизни". Именно письма святителя Феофана, а впоследствии и другие письма и дневники, выработали у меня своего рода «иммунитет» к разным церковным поучениям и тем более к "учебникам".

Дело в том, что поучения пишутся как бы от «идеального я», так же, как сочинения - чтоб все было правильно. А письма, дневники, воспоминания пишутся как в жизни - по правде. Именно письма научили меня «фильтровать» поучения, тем более если последние были написаны «благочестивыми женщинами» со слов старцев.

Думаю, что если кто-то хочет понять православие, определить свое личное отношение и что-то применить в жизни, то необходимо прежде всего читать то, что было обращено к конкретным людям. Сказанное не означает, что «учебники» плохи. «Учебники» помогают оформиться мировоззрению, получить базовые знания, но, как правило, имеют малое отношение к реальной жизни.

С трудами митрополита Антония я познакомился, как только они появились в православных лавках. Первая была "Беседы о вере и Церкви". Она, как, впрочем, и другие издания, стала для меня Евангелием в прямом смысле слова - благой радостной вестью. Конечно, «благая весть от митрополита Антония» не заменила Благой вести - Евангелия. Слова владыки стали проводником Евангелия в мое сердце.

Опыт жизни митрополита Антония, отраженный в его книгах, показывает, что можно именно на евангельской проповеди построить Христову Церковь.

Митрополит Антоний человечен, он ценит человеческое в человеке, он дорожит этим. Впоследствии, прочтя почти все изданные беседы и интервью, немного познакомившись по книгам и видео с его биографией и жизнью лондонской общины, я сделал для себя очень важный вывод. Владыка не «впаривает» веру, а помогает обрести ее, говорит о своей уверенности в «вещах невидимых», о своем доверии и верности Богу. И этим помогает обрести то же и нам в нашу меру. Митрополит Антоний не стремился людей вписать в схемы, да и схемы под людей он не подлаживал. Главное, чего он хотел достичь, - это живой встречи человека и Бога. Вера владыки в человека была очень глубока и проницательна.

Многие говорили мне (да и сейчас говорят), что митрополит Антоний чуть ли не еретик. Помню какую-то лекцию известного православного лектора, где он очень критично отнесся к владыке. Сейчас могу сказать: как все-таки жалки и пагубны эти идентификации на принадлежность к "правильному" православию. Я уверен, что любому человеку, знакомому с церковной действительностью изнутри, совершенно очевидно, что митрополит Антоний был не только гениальным проповедником, пастырем, предстоятелем церковной общины, он прежде всего был очень честным человеком.

Первыми книгами протопресвитера Александра Шмемана, появившимися на российских прилавках, были "Водою и духом" и "Воскресные беседы". Я не могу назвать себя "фанатом" отца Александра. Некоторые его идеи, философские выкладки для меня никак не связываются с жизнью. По-настоящему я проникся уважением к отцу Александру Шмеману после прочтения книги "Церковь. Мир. Миссия". Это сборник статей о православии вчерашнего и сегодняшнего дня. Его «Евхаристия», а впоследствии и «Дневники» произвели на меня не меньшее впечатление, но они были прочитаны позже. "Церковь. Мир. Миссия" очень сильно помогла в осмыслении нашего литургического предания. Помню, что наряду с книгами Шмемана были и лекции протоиерея Владимира Воробьева, и Толковый Типикон, "Евхаристия" Киприана (Керна), и книги протоиерея Николая Афанасьева. Но дело не в этом, дело в методологических принципах отца Александра, которые кажутся мне очень полезными.

Для себя я усвоил следующее. Православная традиция должна приносить евангельские плоды в нашей жизни. История показывает путь традиции в стремлении эти плоды принести. Большая история дает большую, а значит, достаточно неповоротливую традицию, которую нельзя воспринять целиком. Мы обязаны в Традиции ориентироваться, обязаны принимать личное и ответственное решение в ориентации и усвоении традиции. Применительно к богослужению это означает, что нам необходимо знать цель и задачи такового, исторический путь его формирования. Нам необходимо соотнести и цель, и задачи, и формы с сегодняшней реальностью и понять, какие средства могут нам помочь сейчас в стяжании Духа Святого. История нам дает границы церковной свободы по подбору средств. То же касается и церковного устройства, и многих других вопросов.

Книги Шмемана стали для меня проводником к произведениям протоиерея Николая Афанасьева.

Я убежден, что попытки Русского Зарубежья ответить на вопросы о происхождении нашей традиции бесконечно ценны для воцерковляющихся христиан. Мне вспоминается один разговор с диаконом, окончившим семинарию лет 8 назад. Он говорил мне с радостью о том, каким же откровением и радостью для него стали книги Шмемана и Афанасьева после душной семинарской "зубрежки". В этих книгах он нашел жизнь, которая приносила радость и которой хотелось поделиться.

С 1995 года меня стали привлекать к миссионерству и работе в воскресной школе при Даниловом монастыре г. Москвы. Это побудило меня обратиться к святоотеческим и «авторитетным» толкованиям на Священное Писание Нового Завета. За год я прочел почти все, что было доступно в церковных лавках: толкования, проповеди, лекции ПСТБИ. Конечно, я ежедневно читал Евангелие, Апостол и Псалтирь. Первыми в продаже появились толкования Златоуста, позже толкования Феофилакта Болгарского.

На опыте я понял, что многое о Евангелии можно понять из изданных проповедей, правда дореволюционные сборники из-за своей оторванности от реальности «не пошли». Помню, что мне многое дали проповеди митрополита Сурожского Антония и протоиерея Вячеслава Резникова.

Параллельно мной читались евангельские истории. Мне понравилась история Фарара. Потрясла «Евангельская история» святителя Феофана и его комментарии к ней. До сих пор рекомендую ее всем желающим узнать Евангелие с его историко-смысловой стороны.

Со временем я понял важную для меня вещь. Евангелие настолько растворено в православной традиции, что порой само по себе не воспринимается православными христианами и в нем самом как в Благой вести мало кто нуждается.

Надо понимать, что до середины 90-х не было в продаже научных и научно-популярных книг о Священном Писании. Волна традиционализма в плохом смысле этого слова не дала прорасти этой теме. Наследие протоиерея Александра Меня было практически отторгнуто околоцерковной «общественностью». Это важная особенность тех лет. Желающие изучать Библию фактически оставались вне исторического и текстологического контекстов. То есть Библия сама по себе, Слово Божье в собственном смысле не могло предстать читателю. Я и не думаю умалять значение толкований, но все же христианину очень полезно знать и понимать, что же говорит, к примеру, та или иная глава посланий апостольских сама по себе. Может быть, из-за особенности тех лет так мало популярны в наши дни апелляции к Слову Божьему. Может, потому и не замечаются часто некоторые противоречия между церковной жизнью и ясным голосом Священного Писания.

Году в 1992-м мне подарили книгу Джоша Макдауэла "Неоспоримые свидетельства", которую в ту пору как "протестантско-еретическую" я забросил на дальнюю полку. В 96-м я случайно наткнулся на нее и взахлеб прочел. Что-то из сказанного в ней о Библии я уже знал к тому времени, но это первая книга, где в популярной и доступной форме были изложены основы библейской исторической и текстологической науки. После, конечно, появились в продаже работы Мецгера и других известных авторов. Но я думаю, что каждый начинающий христианин должен прочесть "Неоспоримые свидетельства".

Размышляя об изучении Священного Писания, я для себя понял следующее. Во-первых, даже Писание не содержит в себе внутренних критериев правильного понимания. Значит, "горизонт смыслов" (этот термин предложил диакон Андрей Кураев в статье про книгу Бытия в одном из первых номеров журнала "Альфа и Омега") понимания Писания является именно горизонтом и не сводим к "правильной брошюре", утвержденной кем-либо. Во-вторых, есть вещи, которые Писание открывает нам как непререкаемые, есть как информативные. Причем и те, и другие могут быть открыты через иносказание. Информативные надо принять к сведению, непререкаемые - принять как то, без чего не существует христианства и именно с ними как-то соотнести свою жизнь.

После окончания вуза я поступил в аспирантуру. Как ни странно, но именно в ней меня «насильно» в виде обязательных к прочтению авторов познакомили с некоторыми очень известными именами. Из зарубежных - это Паскаль, Честертон, Льюис, Франкл; из российских - Лосский-старший, Соловьев, Франк, Бердяев.

Сколько же гадостей про этих людей я слышал от моих православных знакомых! Самое грустное, что я искренне верил тому, что мне говорилось. Но встреча с творениями этих писателей поразила меня. Я читал их с придиркой, стараясь высмотреть что-то, обличить их. Но зацепиться было не за что. Дело в том, что эти авторы мягко, учтиво, со знанием дела и чувством собственного достоинства учили меня и обогащали мое православие. Обогащали тем, что помогали мне взглянуть и на себя, и на свою веру, и на православные книги со стороны. Эти авторы помогли мне глубже и всерьез понять, что прежде чем обожиться, надо очеловечиться.

Я уверен, что каждому православному христианину просто необходимо чтение, если можно так выразиться, общехристианских авторов. Я говорю не о сектантах каких-нибудь, а именно о литературе, ставшей классикой: Льюис, Честертон, Макдауэлл и т. д. - все они очень серьезно дополняют наш православный взгляд и на христианство, и на Священное Писание.

По роду своей деятельности в воскресной школе мне пришлось обратиться к богословской литературе и к догматическому богословию. В книжных лавках тогда лежал двухтомник митрополита Макария Булгакова и книга Владимира Николаевича Лосского. Булгакова я так и не осилил, Лосский тоже «не пошел». Первая мною изученная книга по догматике - это лекции священника Олега Давыденкова. Позже были и другие труды, но догматическое богословие как некоторую систему я воспринял именно от отца Олега, за что ему очень благодарен.

Тема догматики лежит в основе богословия и близко стоит к философскому осмыслению христианской веры. Тогда же, в середине 90-х, мне попалась в руки книга греческого философа и богослова Христоса Яннараса "Вера Церкви". Пожалуй, это один из очень немногих цельных с философской точки зрения трудов о православной вере, который я встречал.

Так сложилось, что серьезную церковно-историческую литературу я начал читать позже другой. И понял свой серьезный промах. Именно исторический контекст дает нам уникальную возможность для себя расставлять приоритеты в церковной жизни и иметь адекватность по отношению к каноническим предписаниям. Начал я с самой короткой книги на эту тему. Это, конечно же, «Исторический путь православия» протоиерея Александра Шмемана. Потом были и «учебники», и «лекции», и Карташев, и Болотов.

Изучая богословскую литературу, я понял, что тут работает вот какой принцип. И учебники, и первоисточники важны и к ним необходимо прибегать. Но важно понять, чего хотим мы сами, - богословия как науки или богословия как приобщения к святоотеческой письменности, или богословия как познания своей личной веры. В идеале это все должно дополнять друг друга, что на практике не всегда получается.

Если мы говорим о богословии как системе, как науке, то я думаю, что его надо воспринимать как академическое, в большой степени умозрительное знание и не преувеличивать его роль. При всей желаемой цельности в богословии возможны и допустимы противоречия, и даже области незнания. Богословие в данном случае есть философское выражение евангельской благой вести, выражение христианской веры. Для людей думающих и образованных - это необходимая стороны христианства, но она же недоступна сознанию большинства христиан.

С другой стороны, есть святоотеческое наследие, более жизненное, но неакадемичное. Я в свое время понял, что существует опасность буквально переносить на нашу жизнь отеческие труды. Знание истории, конкретных задач, мотивов и адресатов трудов святоотеческих, соотнесение с Евангелием, адекватное соотнесение с своей жизнью - это единственный путь получить реальную пользу от церковной и богословской литературы.

Но одно из моих главных открытий заключалось в том, что для православия крайне важна причастность к философской культуре, пусть не систематическая, а хотя бы, как у меня, в рамках "кандидатского минимума". Христианин обязан уметь мыслить и работать с литературой, обязан уметь анализировать и принимать решения, обязан разбираться в терминологическом аппарате и логических цепочках. Обязан отличать «аксиоматическое ядро» от «сфер его развертывания».

Недавно нашел у себя диск с записями проповедей, произнесенных в конце 90-х в одном из московских храмов. Прослушал и решил сравнить сказанное с беседами митрополита Сурожского Антония и протоиерея Александра Шмемана.

Неожиданно для себя понял, что в 90-е годы (да и сейчас) в России проповедь православия шла как бы от противного. Грубо говоря, основная логика такова: все вокруг плохие, одни мы "в белом и на коне", а если кто-то не принял православие - значит он злодей.

Конечно, речь, как правило, у проповедников о другом, часто об изобличении наших пороков и недостойном звании христиан, но все же, я думаю, что наряду с очень важными призывами и назиданиями в сознание православных, что называется "из каждого утюга", лилась и льется подспудная мысль: "мы" лучше "их".

Я думаю, что причина в том, что, приняв христианство, наш постсоветский народ порой не дотягивает даже до ветхозаветной нравственности, и поэтому мотивацией к церковной жизни для многих выступает не столько вера во Христа, сколько чисто ветхозаветная вещь - принадлежность к "избранному израильскому народу" и жесткое противопоставление себя "внешним". Перепрыгнуть через несколько ступеней религиозной жизни невозможно. К христианству в нашем случае путь лежит через Ветхий Завет, что мы и наблюдаем в проповедях.

Я с некоторой грустью вспоминаю о тех годах, когда каждая книга, каждый автор были сокровищем, обретя которое понимал ему цену и старался дорожить им. С грустью, потому, что время книг и авторов уходит, а может быть ушло. Ныне, как говорят, "рулит" Интернет. Среди неофитов теперь редко услышишь споры о книге как целостном объемном труде конкретного автора. Все разошлось на цитаты, главы, пересказы. Мало кто из новообращенных дорожит конкретным автором, раскрывшим перед ним из книги в книгу свое целостное мировоззрение. Все стало как-то вообще. В ходу ни к чему не обязывающие фразы: православие учит, церковь учит. Попсовый формат, заданный временем диктует свои формы и даже язык проповеди.

Книги и серьезные темы уходят из православной жизни. Сложилась ситуация, когда спрос на информацию возрос, требования к подаче информации упали как по форме, так и по качеству, и современная православная мысль, отражаемая лишь в статьях и коротких записях в Интернете, вырождается.

Православие - "по определению" очень умно, оно философская религия, оно требует умственного труда для понимания веры. Труд же невозможен без творчества, без размышлений, без личных интерпретаций. А это почему-то считается недопустимым. Получается, что глубочайшие богословские истины христианства стали школярской банальностью, поскольку не могут быть нашими современниками усвоены: уму не за что зацепиться, нет возможности понять, нет аналогий и ассоциаций в культуре, термины обрели иной смысл. То же и с богослужением, его внутреннее содержание мало кому понятно. В итоге СМИ и книжные лавки забиты требухой о всяком разном, что вокруг да около, но не о сути! Нет современных настоящих научно-популярных статей о вероучении и о богослужении. Вернее богословы-профессионалы что-то пишут, но нет моды на такое чтение, нет воспитания, нет развитой темы. Крупицы золота тонут в море песка.

Подозрительное отношение к личным свидетельствам привело к засилью нравоучений, размышлений о том, «как было» и «как надо». Но с трудом можно отыскать живое свидетельство о том, как есть: что значит вера для каждого из нас? Каковы мои личные и честные отношения с Богом?